… на улицы моего детства и юности
Сколько бы ни прошло лет, хочется порой оглянуться на то, что унеслось, но словно смотрит вслед, к чему душою хочется вернуться. Вспомнить светлое, доброе, никак не относящееся к политике и не имеющее в основе ностальгию по СССР, то хорошее, что было в детстве и юности.
Была нашим домом
На проспекте Беломорском прошло моё детство, а потом пролетела и юность.
Первым нашим домом был барак под номером 10. В одной комнате жили две семьи – мы и ещё женщина с двумя детьми. Рядом с бараком – фотография, напротив – аптека и городской рынок. По диагонали – 1-я столовая. Подход к дому по мосточкам, шаг вправо- влево – болото. Устроиться в детский сад было трудно, и улица была нашим домом, клубом по интересам, была доброй. Люди жалели сирот, которых после войны было много, и всегда помогали, хотя сами жили бедно. «Скотину и ту жалко, а это ж дети, к теплу и еде просятся», – говорила мама.
Со старшим братом мы часто бегали к Николо-Корельскому монастырю (он не входил в территорию завода) в поисках клада. Изредка находили старинные монеты и денежные купюры, но не искушённые в нумизматике, запросто меняли их на рынке у английских моряков на жевательную резинку, шоколад и предел детских мечтаний – колбасный фарш. Мы с интересом смотрели на посланников Америки и Англии, прибывавших с караванами судов по ленд-лизу. Так хотелось с ними сфотографироваться, благо фотография была рядом. Но мама наложила вето на любое общение с моряками. «Не летайте выше облаков, не вставайте на точку дураков», – наставляла нас она.
В войну, когда приходили союзные корабли, северянки лихо отплясывали «Линду» с иностранными и русскими моряками в интерклубе и 1-й столовой.
Не стереть воспоминания, как слушали горожане сводки от советского информбюро из репродуктора, что висел на столбе у тогдашнего Дома Советов, на Советской, 13/23 (на фото). Детвора мало в чём разбиралась, но по реакции взрослых понимала, как у нашей армии шли дела: плохо или хорошо. До сих пор звенят в ушах слезы радости и ликования горожан в День Победы.
Мне до сей поры кажется, что со времён моего детства ничегошеньки не изменилось в облике этого старого Г-образного здания по Беломорскому проспекту, 23 – та же затаённость и застёгнутость на все пуговицы.
В Доме Советов детям, чьи отцы погибли на войне, выдавали помощь из фонда ленд-лиза. Я получила клетчатое пальто и ярко-жёлтые ботинки из толстой свиной кожи. Тогда за мной в школе закрепилось прозвище «американка».
В конце 1940-х нам улучшили жилищные условия, дали комнату в деревянном доме коридорной системы (Беломорском, 27) между детсадом и поликлиникой. Заметной фигурой нашего двора был мой дядя – Пётр Антонович Кушев, фронтовик, инвалид войны. Работал после контузии и госпиталя капитаном на мелких судах – «макарках», развозил грузы по Северной Двине, по деревням и посёлкам. И надо же было такому случиться: пропали полмешка гороха – то ли кто украл при погрузке, то ли за борт упали, а отсидел за это наш орденоносец пять лет. Но вернулся не озлобленным. Разворачивал меха баяна, с которым редко разлучался, зимой на большой общественной кухне, летом на улице. Это были самодеятельные концерты. Военный репертуар: «Вставай, страна огромная», «Варяг», «Землянка»… И вдруг – заливистые частушки, иногда с матерком, что ничуть не умаляло их достоинств.
Яркое впечатление – ежедневные наблюдения за пленными немцами. Вся дворовая шпана повисала на заборе, когда сплошная масса серых ободранных мундиров с конвоирами и собаками заполняла проспект. Их водили на строительство завода и города.
Достопримечательностью была чайная на углу Беломорского и Республиканской. Денег у нас не было, и мы забегали просто посмотреть на красивый интерьер, большой самовар с нанизанными на него баранками и симпатичную официантку в белом переднике. Лишь позднее, после службы в армии, брат водил меня туда поесть и попить чаю с «подушечками».
Театр, подружка, спортзал
Как же хорошо знаком мне старый городской район! На улице Советской, 11 в дни выборов раскрывал двери агитпункт, и детвора со всех окрестных дворов с удовольствием посещала все концерты. Мы усаживались на пол и азартно подпевали артистам. Настоящим храмом искусства был для нас старый драмтеатр. Репертуар того времени: «Не всё коту масленица», «Красный галстук», «Овод», «Разлом» и др. В школе часто организовывали культпоходы. Мы ходили на них всем классом. Артист театра Николай Сундуков вёл в школе драмкружок. Ставили «Молодую гвардию». Школа была женской, поэтому мальчишек-молодогвардейцев играли девчонки. Я – Олега Кошевого.
На Советской, 20 жила подружка Рита Шмиден. В комнате стояло фортепьяно, на котором играли Рита и её мама. Не знаю, какими судьбами занесло в военные годы красивую еврейскую девочку в наш северный город, но, похоже, причиной была большая трагедия. Не случайно после смерти Сталина Рита с мамой уехали в родную Одессу. Сохранилось в памяти её окно на первом этаже. Из него в разгар наших игр раздавалось: «Рита, иди обедать, котлеты с вермишелью». Хотя было ясно, что громкий мамин зов вовсе не только для неё. И вовсе не котлеты с вермишелью ждут на обед, а, скорее всего, одна вермишель. Крик из окна – некий знак для двора: «Мы живём не хуже других».
Я мечтала научиться играть на фортепьяно, уговаривала маму, отчима продать только что приобретённую нашу кормилицу корову Зорьку, чтобы купить у отъезжающих Шмиденов инструмент. Сколько слёз пролила, но родители были неумолимы. Позднее поняла, что они были правы. Но детская обида осталась.
Спортзал на Советской, 29. Он тоже сыграл свою роль в моей жизни. Сюда мы в юности ходили смотреть соревнования и болеть за наших однокурсников из техникума – боксёров и волейболистов. Наша женская волейбольная команда судостроительного техникума завоёвывала престижные места на городских соревнованиях.
Замечательным местом отдыха в те годы служил городской парк. Студенты техникума ходили туда сажать деревья. А позднее, почитай, вся молодёжь нашего поколения пережила именно в парке свои первые «вздохи на скамейке и прогулки при луне».
И другие
Воспоминания о Профсоюзной улице (раньше называлась Профсоюзным проспектом) связаны со стадионом «Труд». Нынче он называется «Энергия». Перед глазами встаёт картина из тех лет: мы, 10-12-летние мальчишки и девчонки, прикручиваем палочками-
«закрутками» к валенкам коньки-«снегурки» и дружно летим на ледяное поле любимого катка. Позднее «снегурки» заменили коньками с ботинками. Каток стадиона «Труд» был обязательным пунктом в программе нехитрых развлечений студентов. Искрящийся снег, блеск коньков, веселье, задорный смех, льющаяся из репродукторов музыка, свет фонарей манили всех.
В «коммерческий» гастроном на Профсоюзной, 21 (где сейчас «Пятёрочка») мама часто посылала нас с братом за хлебом и крупой.
В школу № 7 (теперь гимназия № 8), что на улице Северной (сейчас Торцева) в 1948-м году я пошла в первый класс. Четырёхэтажное здание школы построено по типовому проекту тех времен: просторные классы с высокими потолками и широкими окнами. Помню красавицу учительницу, глаз не оторвать, Лию Сергеевну Слепухину, которая вела все предметы с первого по четвёртый класс, кроме физкультуры.
В войну школа была эвакогоспиталем № 2522. В суровые военные зимы замёрз водопровод, разморозилась отопительная система, вышла из строя канализация. После войны школу отремонтировали, и в ней снова стали учиться дети.
А на Пионерской, где сейчас полиция, стояло деревянное двухэтажное здание с просторными классами, спортзалом, Ленинской комнатой – школа № 3, в которой я училась с пятого по седьмой класс. До сих пор помню всех учителей. Они учили нас грамоте, любви к книге, а ещё любви к городу, к родине. С учительницей по немецкому языку Зинаидой Васильевной Яковлевой встречаюсь до сих пор. Она всего-то на десять лет была старше своих учеников.
«Кулацкий» посёлок
В середине 50-х мама с отчимом построили дом на пересечении Беломорского и Южной. Проносясь через несколько десятков лет, вспоминаю юность, проведённую в той части Молотовска, где сейчас улицы Южная, Александра Матросова.
Даже дорогу, по которой бегали в техникум: по деревянным мосточкам мимо типографии, что на углу Беломорского и улицы Комсомольской, чайной, закусочных, поликлиник и больниц, Дома Советов и далее – направо, оставляя позади похоронное бюро, двухэтажный дом с вывеской «Гармонная мастерская», психдиспансер.
В посёлке был простор для игр и труда тоже. Дети, выросшие здесь,окрестные леса и речки обследовали бессчётное число раз. Завязывали друг другу глаза и по запаху различали землянику, чернику, голубику, даже грузди и волнухи. Свежая солома, вырванная с грядки и тут же съеденная морковка – всё имеет свой запах. Знали мы и вкус крепкого хлебного кваса и медовухи, которую варили почти в каждом доме, не имея денег на горячительное. И, конечно, свежее парное молоко не спутать ни с чем – ни по виду, ни по вкусу, ни по запаху. С тех пор нет для меня еды вкуснее, чем горячая картошка с молоком.
Игры не обходились без спортивного задора. Бегали – кто дальше, быстрей, играли в прятки, лапту, городки, ножички. Родители брали нас с братом на сенокос. Мы умели сено сгребать, сушить, складывать в копны. А зимой помогали родителям сани-волокуши таскать с пожень. Помогать взрослым было само собой разумеющимся.
Родители очень не хотели выпускать нас из своего гнезда. «Каждому сверчку свой шесток», – говорила мама, но так хотелось прыгнуть с шестка.Мы были уже детьми нового времени, когда престижно стало получать высшее образование.
Поклон вам, улицы моего детства и юности. До последней минуты я буду помнить вас и любить.